Время. Оно мчится неумолимо. Мелькают дни, годы, столетия. Его мы не в силах остановить, но в нашей власти сохранить память о нём.

То, что в детстве слушал в пол уха, с годами приобретает весомость, становится значимым и необходимым. И порой хочется, чтобы об этом узнали и другие.

Жил в станице Воровсколесской много лет тому назад дед Митька. Казалось бы, дед как дед. Ан, нет, была в нём какая-то изюминка особая. Вроде бы и ростом мал, и не красавец писаный. А харизма была в нём такая, что не всякий богатырь похвастать такой может.

Роду он был казачьего. И всю свою жизнь прожил в Воровсколесской. Здесь же родители его оженили на казачке Катерине, красивой, высокой, статной девице. Девка была кровь с молоком, синеглазая, да русоволосая. Не чета Митьке. За ней полстаницы парней бегало. А отдали её замуж за Митяя-малоростка. Но видать не в росте, да в красе дело. Лучше Митяя для Катерины всю жизнь никого и не надобно было. Помню, как она нам, детворе уличной, рассказывала о свадьбе своей:

— Двенадцать пар нас в церкви в тот день венчалось, а краше нас с Митюней не было. Мы с им рядышком, ну как кобыла с лошонком стояли…

Эти слова вызывали у нас дружный смех, который резко осаживала баба Катя:

— Ну чего смеетесь, пострелята? Мы ведь и взаправду краше всех были. А всё потому, что охоте, по любви женилися. Я ведь и дня не пожалела, что за Митюню пошла замуж.

Дед же, крутя самокрутку, на такие речи отвечал снисходительной усмешкой, поглядывая на бабу Катю. И, несмотря на то, что прожили они к тому времени уж более полсотни лет, была в его взгляде какая-то искорка молодецкая.

Митяй и вправду был особенный. Всю свою жизнь при лошадях. Даже войну с конём прошел. Почти ни одна свадьба в станице не обходилась без него. Уж очень он любил попеть да поплясать, а пуще всего на второй свадебный день ряженым побыть. В общем, дед вполне оправдывал свою фамилию. Никогда никого не ругал, не осуждал и сам клят ни кем не был. Одним словом — Некляев. Добродушен, покладист, не злопамятен. С ним не только бабе Кате легко жилось, но и всем соседям в округе.

А ещё дедуня историй разных знал множество. Выйдет с бабулькой вечерком после трудов праведных отдохнуть, на лавочке посидеть, да и расскажет нам толи быль, толи сказку, но в неё почему-то верится.

Вот однажды спрашивает он нас, мальцов неразумных:

— А знаете ли вы, пострелята, отчего наша станица Воровсколесской прозывается?

Мы, мал мала меньше, лишь плечами пожимаем.

— Не знаем, — говорим, — не ведаем.

— А вот слушайте, — говорит, покуривая самокрутку дед, — да запоминайте, пока я жив.

***

Давным-давно, когда люду живого в местах наших и в помине не было, водились в лесу только звери разные, да гады ползучие, а птиц божьих и не видел никто здесь, поселился в пещере в Дунькином лесу старец седовласый. Всё он по лесу ходил, со зверьем разговаривал, коренья всякие целебные собирал. Но как потом оказалось не один он в пещере жил, а с внучкою. Ладная такая девица, смышленая. Во всем старцу помогает. На заре солнце с улыбкой встречает, а закату прощальный поклон посылает. Звали девицу ту Варварою, а дедусь её Варенькой кликал. Часто слышно было по лесу:

— Варенька, где ты, родимая?

А она в ответ:

— Тут дедунюшка, травку богороцкую собираю.

Долго жили они так, коротко, кто ж про то знает. Только однажды на охоту в наш лес молодой джигит пожаловал. Роду он был знатного, сын князя черкесского. Знал воин, что в лесу окромя зверья нет никого, вот сам, без свиты своей, на охоту за много верст и прискакал. Юноша он был ловкий, статный, силой обладал немалою и красив собою был. От соколиного его взора ни один зверь скрыться не мог. Пригляделся он и косулю вдали заметил. Аккурат за нею и погнался. Только из-за кустов вынырнул, глядь — девица перед ним сидит. Глаза, что твои озера синие, а в руках держит венок ромашковый.

Будто каменный перед ней застыл джигит. Во все глаза глядит на неё, как зачарованный. А она от испуга дрожит вся, и тоже не может с места сдвинуться, передвинуться.

Сколько длилось так, Бог лишь ведает. Только в минуты эти между ними любовь зародилась. Стал джигит через много верст частенько в леса наши ездить. А Варварушка на полянке ждет его, поджидает. И хоть оба на разных языках говорили, а понимали друг дружку по взгляду единому. Вот прознал как-то старец про встречи их тайные. Варвару отговаривать стал:

— Ни к чему тебе, девонька, с чужеземцем видеться. Не к добру приведут ваши встречи частные. Мы ведь в лес с тобой от людей ушли, от злобы людской, да от похоти.

Только Варя дедусю слушала, а перед собой лишь Керима видела. Он же каждый день в лес наведываться стал к ненаглядной своей Варушке, так её называл юноша.

Но недолго всё это длилось. Вскоре старый князь слуг своих послал за Керимом вослед, чтобы проследили они за ним, да узнали, куда это он ежедневно отправляется. Так узнал князь-отец, что Керим, его сын единственный, ездит в лес на свиданье к русской девице. Осерчал отец, опечалился, разговор сурьезный с сыном имел. Уговаривал его забыть неверную, предлагал на выбор любую горянку в жены взять. Но Керим на своём стоит, что мила ему только Варушка. И тогда старик-отец решил в старой башне его заточить. Пусть один посидит, да подумает разве можно ему сыну княжескому на иноверке жениться.

Долго ждала Керима Варенька, все глаза проглядела. И почуяло сердечко её, что случилось неладное. Ударилась она озимь, обернулась горлинкой и в края чужие полетела. Разузнала, что Керим в башне сидит, подлетела к окошку, позвала его. Он узнал свою Варушку сразу, хоть и в образе горлинки была девица. И решили они, что им друг без дружки никак нельзя.

Превратила Варенька Керима в сокола, и полетели птицы в лес знакомый. Глядь, а там дедусь убивается, что пропала его внученька. А внученька вьется над седой головой дедушки, все порхает, успокаивает, только он не поймет ничего, а лишь удивляется:

— Не видать в лесу птиц раньше было, а сейчас вдруг горлинка появилася, да и сокол с ней рядышком. Видно Богом мне птички посланы, чтобы душу мою успокаивать.

Приютил он птиц и не ведает, что одна из них его внучка пропавшая, а другая — её суженый.

Много дней прошло, и решил старый князь с сыном встретиться. Не нашли слуги в башне Керима, будто он сквозь стены прошел. Рассердился отец пуще прежнего.

— Ах, он подлый! — вскричал, — видно снова в лес к девице отправился!

Велел седлать коней быстрых в погоню за беглецом. Прискакала в лес свита княжеская. Рыщут всюду, Керима ищут. И вдруг видят старец у костра сидит. Как накинулись на него басурманины:

— Где же внучка твоя искусительница? Где ты прячешь её вместе с сыном моим?! — грозно закричал старый князь.

Отвечал им старик седой:

— Я не знаю, не ведаю где внученька моя, да и сына твоего я не видел.

Не поверил князь и в отчаянье изрубить старика саблей вострою хотел. Тут накинулся на него сокол ясный с горлинкой. А пока он от них отбивался, старик исчез совсем. Слуга княжеский лишь заметить смог, как тот вороном обернулся.

— Ах, злодеи, разбойники! — закричал старый князь, — Ах вы вороги, воры! Воровской это лес!

— Воровской, -ской, -ской, -ской! — по лесу эхо покатилось.

Так и стал наш лес Воровским прозываться. А князь старый в эхо превратился. До сих пор по лесу бродит, да сына своего зовет. Не верите? А вы кликните громко в лесу и услышите, как он откликнется.

А когда казачки оборону держать на Кавказе стали, да редут у леса построили, то окрестили его Воровсколесским. А ещё в старые времена всякого царского ослушника называли разбойником да вором. Много говорят, их скрывалось в наших лесах. Возможно, поэтому и леса наши воровскими называли.

А с тех самых пор, как Керим с Варварой, да дедусь старый в птиц превратились, развелось их в нашем лесу великое множество. Соколы все больше по степи промышляют, но в лес возвращаются. А горлинки до сих пор то там, то здесь кличут:

— Дедуську, дедуську?

Видать Варенька с детками своими дедушку ищет. А иногда слышно, как старый ворон кричит, будто спрашивает:

— Как?! Как?! — видать старец-дед все в толк не возьмет, как же так получилось, что благодаря любви джигита и русской девицы, ожил птичьими голосами Воровской лес и несет теперь радость всем живущим здесь.

Вот такую историю дед Митяй поведал, а ещё сказал, что в станице с тех пор много птичьих фамилий у жителей. Не верите, так проверьте! С давних пор живут в Воровсколесской Голубенко и Жаворонковы, Чайка и Деркачевы, Соловьевы и Грачевы, Воронянские и Чижовы. Может и ваша фамилия от птичьего имени произошла?

Сказания о топонимах казачьей станицы Воровсколесской записала Ольга Андреевна Передрий (Солошенко). Потомственная казачка, она родилась в станице Воровсколесской Андроповского района Ставропольского края в 1964 году. В станице прошло ее детство, юность и вся сознательная жизнь.  Предки Ольги Передрий со стороны отца — казаки, поселившиеся в Воровсколесской в 1877 году. Мама родом из Запорожской области. Прадед Солошенко Андрей Иванович служил во II-м Хоперском полку в годы I-й мировой войны. Отец, Солошенко Андрей Михайлович — инвалид Великой Отечественной войны, награжден Орденом Славы 3-й степени и медалью «За Отвагу».