Жил некогда в селе Безопасном богатырь от роду Гаврюша Богословский. Дюже могутный был человек: ростом сажень, плечищи широкие, а ладонь, как тарелка. Вкуса табака он не знал, поэтому и избрали его церковным старостой. Гаврил обладал хорошим голосом и слухом, пел в церковном хоре. От его пения в окнах дрожали стекла и свечи гасли. С работы он мог запросто уйти в храм, ежели почитал какой-то праздник, кроме двунадесятых.

Ни жена, ни родня не помнили, чтобы он когда-нибудь болел. Спал Богословский и зимой, и летом во дворе. Сани под навес поставит, закроет от ветра, сена или соломы кинет, рядном застелет, тулупом укроется и спит. Зимой, бывало, весь волос куржаком возьмется: голова, борода, усы, брови, ресницы, а ему хоть бы что. Встанет утром, водой из колодца обольется, рушником из грубого льна разотрется весь и все тут. Душно ему хате было.

Мог впрячься вместо волов и поднять телегу на бугор, лошадей ковал без станка, только конское копыто между ног зажмет, и худоба ни туда, ни сюда вырваться не может. Легко гнул подковы и монеты, ломал глиняные горшки.

Был Богословский каменотесом. Очень трудолюбив, без работы и минуты не сидел. Работал от рассвета до заката. А в обед садился есть из своей полуведерной миски и четвертьведерной кружки. Специально для него пекли хлеб из толченой в ступе пшеницы. Строго держал он постные дни.

Однажды, возвращаясь с ярмарки, заночевал он на Татарском постоялом дворе, где напал на него главарь жестокой разбойничьей шайки – Человекоконь. Связал его Гаврюша, бросил на сани, да отвез в Ставрополь, в жандармерию.

Как-то ехать богатырь через еще один опасный участок: между хутором Русским и станицей Михайловской. Придремал в седле – укачало его с усталости. Тут и встретили его михайловские конокрады, человек двадцать. Гаврил огляделся, подошел к главарю и как кот лапой, слегка – шмяк его мусалам! Главарь и брякнулся без памяти. Остальные рты раззявили, а он уже им тумаки раздает. Кого шмякнет, тот и лежит, не брыкнется.

Последний в себя пришел было, бросился удирать и крик поднял:

— Люди добрые! Ратуйте! Убивают!

Богословский нагнал его в три прыжка, цап за шиворот:

— Я те поратую, разбойничье рыло, ишь, изнавадились! Шайка дураков непуганых!

По башке его щелкнул, тот обмяк и обеспамятовал. Что с ними делать? Подвесил на поясах на ветках деревьев, сам дальше поехал. И хоть до смерти никто из них не замерз, однако, болели добре потом.

Крепко поубавил Гаврил силы конокрадские. Зараз их в Михайловске меньше стало: где уж тут на разбой ходить, не до жиру – быть бы живу. А Богословского с той поры называли уважительно: Гаврила Гаврилович.

Шутить с ним никто не решался.

По мотивам книги В.Г. Крыласова «Истории и сказы Ставрополья» , т. 1.